Проституция часто изображается как нечто совершенно нормальное, то, что всегда существовало. Как правило, думать о женщинах в проституции не принято. Если о них и вспоминают, то тут же всплывает аргумент про «их выбор». Кому захочется быть одной из тех, кто отказывает другим в праве распоряжаться собой, верно?
Но как получается, что женщина оказывается в так называемой «добровольной» проституции? Что это значит для нее (и для ее детей)? Проституцию начали воспринимать как совершенно нормальный источник дохода: политики и представители профсоюзов последние годы всерьез обсуждают, можно ли считать проституцию такой же работой, как и любая другая.
Я много лет работаю психотерапевткой, и я оказывала психологическую помощь множеству проституированных женщин. Я хорошо знакома с тем, какие обстоятельства жизни привели их в проституцию. Во всех без исключения известных мне случаях проституция была продолжением опыта насилия, которое уже присутствовало в их жизни.
Женщины либо рассказывали, как их подвергали сексуализированному насилию в детстве, либо они росли в неблагоприятной среде, где они часто наблюдали систематическое унижение и насилие над женщинами. В качестве иллюстрации я приведу три типичных случая:
Одна из моих пациенток называла себя «добровольной проституткой». В детстве ее представления о женщинах полностью определялись насилием. Ее отец избивал мать, после чего он насиловал ее снова и снова. В ее образе себя сексуальность была неразрывно связана с насилием. Она снова и снова становилась свидетельницей таких сцен. Отчаявшаяся мать отыгрывалась на дочери – называла ее «шлюхой» за любой интерес к мальчикам. Когда она начала проституировать себя, она заявила матери: «Вот видишь? Я стала именно такой, какой ты хотела меня видеть».
Другая проституированная женщина рассказывала мне, что, когда она пришла в бордель в возрасте 19 лет, это не вызвало у нее дискомфорта. Напротив, сказала она, теперь ей за «это» хотя бы платили. Вся ее история жизни была сформирована сексуальным насилием в детстве.
У другой моей клиентки приходу в проституцию предшествовала комбинация двух расстройств: анорексии и тревожного расстройства. Она смогла выйти из проституции спустя год. Двадцать лет спустя она пришла к выводу, что проституция была для нее одной из форм саморазрушительного поведения.
Если вы знаете о таких историях и продолжаете утверждать, что проституция – это «норма», то вы заявляете, что насилие над женщинами – это совершенно нормальное и легитимное явление. Эти женщины не выбрали проституцию как «такую же работу». Это женщины, которые в прошлом очень часто переживали крайне болезненный опыт.
Исследования в области терапии психологической травмы показали, что травмированные люди нередко чувствуют навязчивое желание повторять травмирующие события, в которых они были полностью беспомощны, таким образом, чтобы теперь у них была возможность контролировать их. Повторение травмы становится формой контроля – это так называемое воспроизведение травмы. В проституции женщина повторяет травму, при этом чувствуя, что теперь она может контролировать эти события.
Женщины, которые пережили физическое и сексуальное насилие и/или воспитывались в обстановке систематического унижения женщин, часто испытывают сильное чувство вины. В отличие от мужчин, женщины редко могут подавить чувство вины, которое превращается в ненависть к себе. Чаще всего женщины направляют появившуюся в результате агрессию на самих себя. Таким образом, проституция может быть проявлением ненависти к себе и причинения себе вреда. Глубинная психология называет это мазохистским переносом: «Я стала именно такой, какой ты хотела меня видеть». Психотерапевты, работающие с травмой, называют это интроектом агрессора. Существует два типа интроекта – идентификация с агрессором и лояльность к агрессору.
Идентификацию с агрессором часто можно назвать мужским интроектом (до 90% физического и сексуализированного насилия совершается мужчинами). Интроект лояльности к агрессору, который еще называют женским интроектом, встроен в личность жертвы, если она долгое время контактировала со (взрослым) агрессором.
Интроект – это мысли агрессора о нас, предложения, которые он говорил о нас, приказы, которые он отдавал нам. В той или иной форме такой интроект есть у каждой из нас. Если мы оказываемся полностью беспомощны перед агрессором, мы «сливаемся» с ним. Это дисфункциональная попытка защититься. «Если я буду мучить сама себя, то «плохие люди» не будут мучить меня так сильно». «Если я буду делать, что говорят, то меня, может быть, оставят в покое». Усвоенная точка зрения агрессора живет собственной жизнью, перемены воспринимаются как угроза — все должно оставаться именно так, как того хотел бы мучитель. Типичный пример такого явления – психологическая зависимость проституированной женщины от сутенера.
Моя профессия – работать с интроектами агрессора. Обычно мои клиентки не осознают, как и когда они приняли все эти негативные взгляды на себя. Помимо поверхностной «повседневной личности», которая может казаться непримечательной и адаптированной, их могут преследовать неосознанные аспекты лояльности к агрессору.
Многие мои клиентки страдают от заниженной самооценки и очень жестоки к себе. Они часто говорят «Я ни на что не гожусь», «Я не смогу» или «Меня невозможно любить». Это может принимать форму ненависти к себе, ненависти к своему телу, к своей жизни как таковой, а также к собственной сексуальности. За внешней самоуверенностью проституированные женщины прячут множество негативных мыслей, которые продолжают разъедать их изнутри. Одна пациентка выразила это следующим образом: «В конце концов, ничего другого я не достойна».
В свете этого концепцию «выбора» в проституции и образ «нормальной работы» необходимо поставить под вопрос. Проституторов необходимо информировать и заставить нести ответственность. Общество, которое продолжает сводить женщин к неодушевленным предметам ради сексуальной эксплуатации, которое поддерживает эротизированное доминирование над женщинами – это глубоко женоненавистническое общество. Оно поддерживает господство мужчин и оберегает структуры насилия.